Я иногда даже неловко себя чувствую в обществе моих приятелей, которые занимаются наукой или преподают в московском университете. Когда встречаюсь с ними, сразу гоню от себя грустные мысли и никогда не завожу разговор о зарплате…

Впрочем, и у меня появились проблемы год назад, когда наш офис возглавил мисье Пьер Шарофф, прибывший на мою голову прямиком из сверкающего города Лиона в Москву.

Костлявый и нервный, со скрипучим голосом и белогвардейским выговором. Пьер Шарофф был въедлив и требователен. К тому же он приступил к нашему перевоспитанию буквально на следующий день после появления в нашем прокуренном уютном офисе.
- Фи, -заявил мисье Пьер, - высказываю вам, господа русские сотрудники, свое возмущенное «фи».

Мы с интересом разглядывали неказистого француза, мысленно прикидывая, не грозит ли его безрадостное вступление всем нам увольнением.
-   У меня нет претензий к вашей производственной работе, господа. Фирма успешно прогрессирует на российском рынке!, - заявил с неожиданной улыбкой повеселевший мсье Шарофф, - однако меня угнетает ваш внешний вид, господа.

Мы непроизвольно стали ощупывать все застежки на брюках, поправлять галстуки, дамы критически осматривали свои туалеты.
- Господа, вас просто очень много … по весу. Так расточительно к своему здоровью относиться не следует, тем более, что наша фирма имеет серьезные планы на расширение операций в России и СНГ. Надобно ху… ху… худеть, господа!

Поняв, что до увольнения еще далеко, мы успокоились и продолжали работать как прежде, правда, теперь курить в офисе всем запрещалось, равно как разговаривать друг с другом в коридорах и уходить с работы в 6 часов вечера. Это мсье Шарофф считал дурным тоном и предлагал трудиться до семи, а то и восьми часов, следуя его примеру.

Вскоре француз завел в своем кабинете напольные весы, на которые без всякого удовольствия вспрыгивали тучные валеры, никиты, евгении и машутки.

Почему-то новый начальник решил начать с меня: видимо, моя работа по связям с общественностью позволила ему выбрать меня в качестве первой жертвы в его программе по перевоспитанию и обучению коллектива основам здорового образа жизни.
- Мой дорогой Эжен! – начал он, - вы же эрудированный, интеллигентный мужчина, вы, с позволения сказать, лицо нашей фирмы. Какой у вас вес, Эжен ?
- 95 килограмм, -энергично соврал я, зная наверняка, что в последние месяцы стрелка весов покачивалась на уровне ста пяти килограммов.
- Так вот, любезнейший, -невозмутимо продолжал мсье Шарофф, - сейчас я не буду вмешиваться во внутренние дела России и в вашу личную жизнь. Вам не нужно взвешиваться в моем присутствии – и так все ясно. Двойной подбородок, пардон, брюхо и хитрый взгляд. Посмотрите на себя в зеркало, милейший Эжен…

В общем, мне было ласково предложено не просто сбросить лишний вес, но и в корне изменить образ жизни по известному французскому автору Мишелю Монтеньяку. Моя личная перестройка должна была происходить со скоростью пять килограммов в месяц. Сам мсье Шарофф обходился в день одним крутым яичком, двумя бананами и Бог знает еще какой чепухой.

Компьютерщик Денис принял обязательство сбросить пятнадцать килограммов за три месяца, инженер-транспортник Валера обещал «сдуться» на все 20, а косоглазая бестия – офис менеджер Раиса клялась похудеть на 15 килограмм без отрыва от производства.
-   Мужики! – грустно обратилась она к нам, - где еще мы заработаем такие бабки? Придется менять образ жизни.

Через месяц Пьер Шарофф подвел итоги, похвалил Раису, пожурил Дениса, а меня поставил всем в пример. Знал бы француз, на какие муки он обрек нас, заставив отказаться от хлеба, картофеля, колбас, сосисок, сладкого, пива и всех крепких алкогольных напитков. Его приятель Мишель Монтеньяк словно издевался над русской душой, лишив нас почти всех радостей жизни ради выполнения жесткого приказа. Впрочем, помимо четырех-пяти килограммов живого веса, которые мы все-таки умудрились сбросить в течение первых 35 –40 дней, у нас действительно изменился образ жизни. Мы все стали раздражительны, иногда агрессивны, в обеденный перерыв мы грызли опостылевшие яблоки и заедали их диетическими хлебцами из серого пенопласта.
- Не расстраивайтесь, господа! – смилостивился было наш мучитель из города Лиона, - это всего лишь первая стадия! Через пару месяцев наступит вторая, где вам можно будет делать послабления, иногда сосисочку с жареной картошкой попробовать, а то и водочки выпить.

Мы все читали про вторую стадию, но с трудом верили, что доживем до нее…в этой жизни. Строитель от Бога Вадим и переводчик Аркадий на третьем месяце сошли с дистанции и устроились в швейцарской фирме на меньшую зарплату, но при полном пиршестве духа и тела. Пришлось уйти и слабовольной Раисе: ее новая диета не брала, оставался только измененный образ жизни, что никак не сказывалось на весе бедной офис-менеджера.

У меня дома обе дочки и жена, как нарочно, принялись варенье варить, пироги печь, гостей принимать. Мне отвели место в дальнем углу нашей безразмерной кухни, где были сложены пакетики с отрубями, мюсли, луком пореем, адыгейским сыром и прочим мусором, который, по расчетам Монтеньяка, вполне заменяет нормальную человеческую пищу. Сами же без устали «хрумкали» жареную картошку, печенье и конфеты, торты и мороженое, не прибавляя в весе ни грамма! Меня в семье жалели, как сочувствовали бы кошке, поранившей лапу.

На четвертый месяц самоистязания уже без приглашения шефа я впрыгивал на его идиотские весы и торжественно докладывал, что весил теперь всего 84 килограмма.

Когда через два месяца судьбе было угодно довести мой вес до 80 килограммов и, при этом, не отправить меня к праотцам, я с удивлением увидел, что в кабинете шефа сидел совершенно другой человек – невысокого роста толстяк с круглой лысой головой.
-   Я Герберт Шульц, - с улыбкой сообщил он, - вы можете называть меня папаша Шульц. Сегодня вечером приглашаю вас и коллег на шашлык в грузинский ресторан. Вы согласны?

Я подсчитал все пройденные мною стадии, посмотрел в зеленые приветливые глаза, справился с подступившим к горлу комком, подошел к папаше Шульцу, обнял его рыхлое тело и сказал «Яволь».